Таис Афинская » 2010-11-18 14:11
Сын мой, Евгений!
Не удручайся осеменением ока. Ибо око осеменив, ты избавил от осеменения очко, что было бы греховней несоразмерно. И все же даже очко осемененное не несет в себе греховности непрощаемой, ибо все мы повинны перед господом и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
И все же коль удручаешься ты содеянным и совесть твоя гложет тебя, утешься мыслью о том, что не одинок ты в своем рукоблудстве окаянном. Заблудший, словно овца, от стада отбившаяся, ты согрешил не более, чем монашки неразумные, в святых обителях приют нашедшие, но телесного умиротворения так и не обретшие.
Инспектируя обители инокинь не единожды и даже не дважды приходилось мне наставлять их на путь истинный и праведный. Ведь зов плоти - великое искушение. И когда инокиня, рясу с себя сорвав, стонет и мечется на полу кельи своей одинокой в исступлении, губы трепещут ея и пламенеют, как верхняя и нижняя, так и правая и левая мала и большая, когда свеча церковная порхает в руке ея, словно горлица оголодавшая, то скрываясь в лоне ея, то появляясь вновь, когда не в силах держать более в себе наслаждения дьвольского, оглашает она обитель криком сладострастным и в забытье царапает тело свое своими же руками… Когда… Когда… Когда…
Впрочем, сын мой, кончил я…
Возьми мою руку, о рясу утертую, и помолимся же во славу Господа нашего, дабы не оставил он прощением своим грехи наши и во спасение душ наших заблудших.
Аминь. ФФФФФух…
Сын мой, Евгений!
Не удручайся осеменением ока. Ибо око осеменив, ты избавил от осеменения очко, что было бы греховней несоразмерно. И все же даже очко осемененное не несет в себе греховности непрощаемой, ибо все мы повинны перед господом и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
И все же коль удручаешься ты содеянным и совесть твоя гложет тебя, утешься мыслью о том, что не одинок ты в своем рукоблудстве окаянном. Заблудший, словно овца, от стада отбившаяся, ты согрешил не более, чем монашки неразумные, в святых обителях приют нашедшие, но телесного умиротворения так и не обретшие.
Инспектируя обители инокинь не единожды и даже не дважды приходилось мне наставлять их на путь истинный и праведный. Ведь зов плоти - великое искушение. И когда инокиня, рясу с себя сорвав, стонет и мечется на полу кельи своей одинокой в исступлении, губы трепещут ея и пламенеют, как верхняя и нижняя, так и правая и левая мала и большая, когда свеча церковная порхает в руке ея, словно горлица оголодавшая, то скрываясь в лоне ея, то появляясь вновь, когда не в силах держать более в себе наслаждения дьвольского, оглашает она обитель криком сладострастным и в забытье царапает тело свое своими же руками… Когда… Когда… Когда…
Впрочем, сын мой, кончил я…
Возьми мою руку, о рясу утертую, и помолимся же во славу Господа нашего, дабы не оставил он прощением своим грехи наши и во спасение душ наших заблудших.
Аминь. ФФФФФух…